Что-то мало осталось во мне творческого и сейчас невероятно сложно придумывать что-то самой, но делиться своими впечатлениями я все еще могу и сейчас расскажу Акари и всем кто пожелает «услышать» про еще одну поэтессу, которая меня впечатляет, вдохновляет, восхищает.

Я люблю стихи, современные даже больше, чем классику, но в море нынешних «поэтов» так трудно отыскать что-то действительно трогающее душу. У каждого, конечно же, свои поэтические предпочтения, я же просто хочу поделиться своими – вдруг это затронет кого-то еще. Я часто по рекомендациям выбираю книги и авторов, поэтому сама стараюсь тоже делиться прочитанным-увиденным-почувствованным.

Про Анну Ривелотэ я узнала несколько лет назад именно здесь – на МП, наткнувшись в чьем-то блоге на  ее «Чалдфри», его приведу чуть ниже, а пока расскажу какие ассоциации у меня вызвала эта поэтесса.

Её стихи очень чувственные и откровенные, но не в пошлом смысле. Это больше похоже на откровения за бутылкой вина, причем откровения, как правило, депрессивные, которые не доверишь даже своей подруге, а лишь отражению в зеркале. Анна много писала о чувствах, но не о счастливой любви, а о болезненном, остром, разрушающем чувстве. Стихи ее не вызываю ощущения чего-то светлого и радостного, это скорее боль, переживания, но настолько знакомые и правдивые, что действительно – узнаешь в каждой строчке себя.

Больше всего мне нравятся у Ривелотэ рифмованная проза, например, вот это:

«Послушай: шаги мои странно и гулко и остро звучат в глубине переулка, от стен отражаясь болезненным эхом, серебряным смехом. Качаясь на пьяных своих каблучках, куда я такая? — не знаю, не знаю, мой голод, мой страх. Как ангел барочный, наивной любовью моей позолочен, убийственный мой. Однажды тебе станет жаль этой ночи, всех этих ночей не со мной. Послушай: шаги мои дальше и тише и глуше, сырой акварелью, размытою тушью становится мой силуэт. Я таю, и воздух меня растворяет, и вот меня нет. Есть город, деревья, дома и витрины, и странные надписи на осетрином, фигурная скобка моста. И до отупенья, кругами, часами, вот женщина с темными волосами, догнал, обернулась, простите. Не та. Не знаешь, теряешь, по капле теряешь, по капле, как кровь. Не чувствуешь, я из тебя вытекаю, не видишь, не спросишь, куда я такая, и сколько шагов моих гулких и острых до точки, где мир превращается в остров, не обитаемый мной — огромный, прекрасный, волшебный, холодный, ненужный, пустой.»

Очень яркие, смелые образы, оголенная чувственность – все это невероятно трогает меня, проникает глубоко внутрь и долго еще звучит где-то внутри отзываясь воспоминаниями.

Прошлым летом прочла прозу Анны – «Книга Блаженств» — очень и очень понравилось, даже в прозе прослеживается ее стихотворный, летящий стиль. В общем, книга эта очень необычна и она совсем не про события или людей, она про эмоции, про внутреннюю нашу начинку.

А еще мне очень нравилось рассматривать в сети фотографии Анны, я гетеросексуальна и в общем-то равнодушна к женской красоте, но некоторые фотографии меня цепляют. Такое случается крайне редко, но вот именно ее фото меня зацепили, скорее всего тем, что она полнейшая моя противоположность – астеничная, черноволосая, узкоглазая. По-моему невероятно красивая женщина!

Ниже приведу обещанное стихотеворение, с которого и началась для меня Ривелотэ:

Когда я захожу в кафе и вижу за столиком людей с детьми, то выбираю место к ним спиной. Когда я захожу в парк и вижу много людей с детьми, я выхожу из парка. Когда я захожу в метро и вижу детей на скамейке, я иду в другой конец вагона. Наверное, у психиатров есть для этого специальное слово. А я просто хочу быть свободной от присутствия детей. Потому что дети — они такие маленькие, такие мягкие, такие зайки и цветочки; они пахнут молоком (ненавижу молоко кстати) и карамелью (карамель ненавижу), хочется их схватить, прижать, обернуть платком, и бежать, бежать, через темный лес, сбивая ноги, от огней подальше, от собачьего лая, озираясь, скуля, замирая, туда, где родители не достанут. Зарывать их в мох и потом караулить, отгоняя нечисть и комаров. И твердить в помешательстве: не отдам, не отдам девочку, не отдам мальчика, зная, что не моё, что догонят, отнимут, и вилы в бок, чтоб не скалилась, чтоб не зарилась, чтоб не портила, не пугала чтоб. Не впивалась чтобы губами в лоб, не баюкала, не качала, от нежности не дичала, не доила кровавое молоко, не водила по полю далеко, где васильки и где маков цвет, и не грела чтоб, не любила, нет.

И всё время сбиваюсь на белый стих; есть специальное слово: псих. И вот, такая вся чайлдфри, ем в кафе свой картофель фри, сидя спиною к гостям с детьми, чувствуя всеми своими костьми, как дышат дети с ясными лицами, как бьются венки между ключицами. Вот они, фрукты чужой любви, — ходят, двигаются, говорят, так и должно быть, так и должно. Только в моей любви, как в домино: пусто-пусто семь раз подряд. Женщины с бедрами чуть пошире милым моим сыновей рожают, а я привыкла, что я чужая, но иногда меня накрывает: хочется тупо мочить в сортире женщин с бедрами чуть пошире. Хватать детей, завернув в платок, бежать через город и через лес, стыда не ведая, страха без, и огрызаться седой волчицей, когда с дрекольем, когда с милицией. И это глупо, и это дико — видеть, как горе мое многолико, оно толпится, оно хохочет, оно повсюду меня не хочет. Я б стала спокойной, как Лао-Цзы, но меня перманентно ебут отцы, ебут, а потом уезжают к детям ну и еще к матерям вот этим. И я говорю себе: не ори, ты не такая, ты чайлдфри.

Рекомендую посмотреть или послушать как сама Анна читает эти строки – очень! Кстати, у нее есть муж и замечательная дочка.